lisa, 62 - 12 апреля 2014 23:22

Вот великолепная иллюстрация того, как мы мучаемся своими декорациями, при том яростно и беспощадно их защищаем... Самый-то цимес, когда они "внезапно" забирают у нас "главную роль"))

"Честное слово, лучше бы он накричал на нее, как делал это раньше, почти каждый день, все восемь лет их совместной жизни.
Когда он кричал, он становился не страшным, а трогательным: бровки приподняты, брюшко трясется, точно яйцо, сваренное "в мешочек", кругленькие щеки розовеют.
Маленьким толстым людям вообще трудно выглядеть грозно. Они и всегда-то кажутся беззащитными, а уж когда начинают скандалить - туши свет, туши скорее, потому что при свете так трудно скрыть улыбку. Сдержать смех. Но если вы хотите жить с маленьким толстым человеком, вам нельзя улыбаться во время скандала. Вы должны быть предельно серьезны и ругаться по-настоящему, мрачно, до хрипоты. Позже вам простят ваши оскорбления и угрозы, простят намеки. В конце концов, простят даже измену. Все, кроме улыбки.
Только она одна для маленьких толстых людей - худшее оскорбление. Она показывает, что вы не принимаете их всерьез. Вы снисходительны к ним. Они этого не прощают.
И, видит Бог, она старалась. Восемь лет, с ума сойти! Сколько было ссор, крупных и мелких, сколько стычек на грани развода, и ни одной игривой ноты в ее голосе, ни одной ироничной фразы.
Она смотрела на него сверху вниз, и где-то глубоко под ложечкой, словно кипяток, бурлил хохот, но лицо ее привычно хмурилось, и она по-честному колотила тарелки, обещала немедленно собрать вещи, бросить его и уехать к Свиридову, подать на развод, на алименты, забрать ребенка, оттяпать квартиру. Она привыкла к этим спектаклям настолько, что выступала в них механически, не задумываясь. Пока ее глаза метали громы и молнии, пока губы выкрикивали страшные проклятия, в душе царил безмятежный покой, и она строила планы на следующий день: чем заштопать ему носки, если черных ниток не осталось, где лучше купить еженедельный блок сигарет, во сколько удобнее отвести сына к логопеду.
Однако на этот раз он не прищурился злобно, не закурил возле окна, не ударился в обычный внезапный крик, и она сразу, шестой точкой, осознала: шутки кончились.
Он пришел с работы позднее обычного, около десяти. Сразу, не снимая мокрого плаща, прошел на кухню, налил из чайника теплой воды и с противным хлюпаньем выпил. Снова налил, помедлил, и поставил чашку на стол.
- Ужинать будешь? - спросила она, стараясь не показать свою тревогу.
- Я от тебя ухожу.
Не взглянув на нее, он быстро прошлепал в комнату, как будто убегал от ее расспросов, и начал копошиться там, хлопая дверцами шкафа, выдвигая какие-то коробки, бормоча что-то себе в куцые усы.
Понимая, что ответа не будет, она все-таки решилась сказать это вечное и глупое слово:
- Почему?
Он стоял на карачках, вытаскивая из-под кровати пыльный чемодан, и она спрашивала свое "почему?" у его задранных ягодиц.
Он на секунду замер, потом повернулся к ней (розовато пыхнула в свете люстры крохотная тугая лысина), и ответил вопросом на вопрос:
- А ты не знаешь?
- Нет.
- Ну, подумай.
Это было прямое обвинение, но никакой вины за собой она не чувствовала. Денег у него тайком не брала, по мужикам не бегала, в постель укладывалась если и не охотно, то, во всяком случае, регулярно. В чем дело-то?
Но больше он не произнес ни звука. Нервно побросал в чемодан бельишко и - пока, пока! - застучал башмаками вниз по лестнице.
Лучше бы он умер, подумала она, закуривая первую за восемь лет сигарету ("Я не хочу целоваться с пепельницей", -- сказал он накануне свадьбы, закатывая первый скандальчик. и она бросила).
Если бы он умер, она бы хоть знала, что делать. Гробовые ритуалы - как костыли при переломе. Помогают ковылять, пока не срослось. А тут? Ни работы у нее, ни средств. Сын пяти лет, который не может внятно сказать "мама", счета за электричество и телефон ("здрайствуйте. с вами говорит робот. ваша задолженность. в противном случае.)
Случай действительно был противный."
(О. Туханина)