ГуттаперчевКот, 45 - 26 декабря 2016 22:33

Давеча у меня почти спрашивали: а куда же идти?
А сейчас у меня есть ответ.
(Резкий и внезапный, как напиток "Буратино")

В телеграмм!
Идете ка вы все в телеграмм!!

"Есть вещи, которых не пережить каждому, да и не дай Бог. Чтобы попробовать понять, что испытывает тот, переживающий или переживший, и существует литература.

Основная функция литературы -- нести читателю опыт. В особенности ценен опыт, которого иначе у читателя и не будет, и именно поэтому странно, читая "Войну и мир", пролистывать страницы о батарее Тушина, ведь так и ленты на платье на первом балу, и позолоченные канделябры становятся тусклее.

В детстве у меня была книжка Фрэнсис Бернетт "Маленькая принцесса", про девочку Сару Кру, которая жила себе в шикарном пансионе на деньги миллионера-отца, и была обласкана и персоналом, и воспитанницами, пока вдруг алмазные россыпи не оказались пшиком, и маленькую принцессу сослали на чердак, где у нее появились новые друзья -- крыса Мельхиседек и бедная сиротка-горничная. Летом на даче я жила на чердаке, где не было крыс, но были нарядные обои в цветочек, но все равно -- мне нравилось лежать ночью без одеяла, есть на обед "просто картошку" и представлять себе, как же страдала бедная Сара Кру. У некоторых, полагаю, в роли воспитателя подобной эмпатии мог выступать дневник Тани Савичевой, но я для него была еще слишком мала.

"Белого Бима Черное Ухо" помнят, наверное, все. Можно спорить, полезно ли детям читать столь садистскую книгу, туда же, кстати, запишем и "Му-му", и "Каштанку"; дочитав про Бима, я пришла в комнату к спящей маме и, стесняясь разбудить ее явно, просто села и продолжила рыдать у нее в ногах, потому что справиться с этим горем в одиночку было невозможно. У меня, например, никогда не было собаки, но как же иначе можно было ее захотеть?

Потом я помню какую-то книгу Ремарка, где гонимый герой приходит на явочную квартиру, там его приветливо встречают и наливают чаю и говорят, минутку, я схожу на кухню на бутербродами -- а возвращаются не с бутербродами, а с офицером гестапо. Это был мой опыт предательства и первый раз, когда я вздрогнула над книгой.

В книге Хелен ДеВитт "Последний самурай" читатель может набраться опыта много чего -- воспитания вундеркиндов, поездок по зимнему Лондону, одинокого материнства, бессильного упорства, -- но я помню только эпизод, где мальчик спрашивает журналиста: "Простите, а вы будете свои фиш энд чипс доедать?" Не могу описать, о чем это; я рыдала так, что муж проснулся.

Литература -- это увлекательная жизнь, нет, тысяча жизней, которых может прожить любой среднестатистический человек, сидя в своей небольшой квартирке, ходя по грязным лужам на работу, отводя в садик сонного ребенка; это опыт реинкарнации и опыт сопричастности историческим событиям, возможность побыть и героем, и хомячком, и дерзким пиратом, и князем Мышкиным, и Левиным, и Китти, и Вронским, и даже, черт побери, кроликом или роботом с далекой планеты. Любой хорошо написанный текст дает возможность слабакам, боящимся людей в метро и публичных выступлений, получить опыт и эмоционально повзрослеть; это не требует от слабаков ни усилий, и даже слов -- оттого я, например, и не люблю, и не умею обсуждать литературу: что тут обсуждать, ты либо чувствуешь, либо нет.

Сегодня днем я открыла твиттер и прочитала новость о крушении Ту-154, направлявшегося в Сирию. Я не помню, откуда мне известно, что Елизавета Глинка -- это именно доктор Лиза, только по спине вдруг прошла горячая волна, я выпрямилась, выронила телефон и зарыдала. Из предыдущих абзацев может показаться, что я всегда рыдаю, когда читаю новости, но это не так.

Очевидно, что гибель ансамбля Александрова, гибель летчиков и чиновников -- это тоже трагедия, и сейчас каждый член несчастных семей, возможно, вдобавок к своему горю испытывает безотчетную злость, что по Лизе скорбят, а по его любимым -- нет. Просто, смотрите, доктор Лиза была нашей литературой, учащей нас сострадать. Нашим писавшимся онлайн житием человека, который храбрее, сильнее, добрее тысяч из нас. Нашим опытом спасения грязных бомжей, раненых детей, отчаянных взрослых. Я знала доктора Лизу по текстам -- и верила ей, как верила доктору Ларчу из "Правила дома сидра", Пьеру Безухову и многим другим, забывавшим себя во имя других."

• 
• 
•