грешник, 46 - 16 октября 2008 23:40

1
Однажды утром ты проснешься в чужой постели, с ощущением того, что ты живешь чужой жизнью. И все, что вчера казалось таким надрывно-родным, окажется посторонним и смешным. И ты поймешь, что это уже было с тобой когда-то давным-давно.? Так в твоей жизни появляется дежа-вю.
У нее было красивое французское имя, грузинская внешность, отсутствие лукавства и неровная родинка на левой щеке. А у меня не сложился день и не закрывался портфель. Ужасно раздражал поезд и его пассажиры. Но большего всего меня раздражал мой возраст и подгулявшее сердечко. Двенадцать ступенек к платформе изрядно потрепали его, сбили с нужного ритма. Телефон вибрировал в кармане больше двух минут, но снимать перчатки и расстегивать пальто не хотелось. Я продолжал рассматривать девушку, размышляя, кто провожает ее ? муж, брат, друг? И загадал, что если мы окажемся в одном купе, я изменю свою жизнь и уеду в Израиль к маме. Судя по прощальному поцелую, это был ее брат. Десять минут спустя я мысленно начал собирать вещи и оформлять документы. Достал телефон ? звонила мама, наверняка очередной инфаркт.
- Вы посмотрите за моей сумкой? Я скоро вернусь. ? У Лили была некрасивая улыбка, зубы такие же неровные, как и родинка. Она об этом знала, но продолжала улыбаться.
Я не стал производить хорошее впечатление и, забыв о галантности, проворчал, что только если у меня нет выбора.
Через два часа я знал о Лили все. Не могу сказать, что горел желанием узнать все ее секреты, но девушка оказалась великолепной рассказчицей и чувствовалась, что поезд с его размеренным постукиванием колес и я, случайный попутчик, оказались совсем не случайной частью ее истории. Истории о большой мечте и громком провале.
Лили родилась в грузинском селе, где прожила с родителями и старшим братом до 15 лет. Потом ее выдали замуж за дальнего родственника, и она переехала в Тбилиси. Семейная жизнь не сложилась ? муж был старше Лили на 23 года и невероятно красив. Пережив две неудачных беременности и рождение мертвого ребенка, почти убийственную дозу снотворного и окончательное предательство мужа, она сбежала к брату, который успел к тому времени обосноваться в Киеве. Ее семнадцать лет прошли на Андреевском спуске, где она торговала собственными картинами. Денег порой не хватало даже на краски. Помогал брат, единственный поклонник ее реалистичного творчества.
С тех времен у Лили сохранилась единственная фотография, сделанная братом в очередной отчаянный вечер. Она протянула мне пожелтевший картон, где сзади витиеватым почерком было выведено: ?Я не хочу такую память?. Я перевернул фотографию ? тощий подросток с глазами старухи улыбался. Я не видел улыбки прекрасней. От нее хотелось жить. И жить без боли, страха, укоров и зла, построить города, взорвать хлипкие мосты, обнять мир в экваторе, спасти людей от них же самих. Зачать новую жизнь и умереть вместе с закатом солнца, чтобы с рассветом возродиться. Трагедия всей планеты была вложена в эту трогательную улыбку, маленькая женщина боролась с жизнью на смерть. Кривой парадокс ущербной судьбы ? горе человеческое выпрямляет твою сгорбленную спину и приподнимает подбородок.
- Я в тот вечер перерезала себе вены, но Богу снова не хотелось видеть меня наверху. Соседка, с которой мы за год даже не поздоровались ни разу, вдруг решила приобрести мою картину. Смешно? Почему он не пожалел меня? ? Лили подтянула рукава, грубые шрамы не портили сухие запястья, они дополняли общую картину ? два легких штриха нелегкой завершенности.

2
Ночь встретила нас убаюкивающим спокойствием, размазывая огни семафоров за окном. Допивая второй стакан терпкого ароматного кофе с коньяком, я перехотел спать. Моя спутница продолжала свой рассказ, иногда прикладывая к губам флягу с бехеровкой.
- Меня не лечили и не успокаивали. Дали пинка на второй день, пригрозив психушкой. Я вернулась в свою комнатушку, отмыла кровавый пол и села за холст. Помню, как дрожали руки, а глаза не различали цвета. Рисовала наугад, сердцем. ? Лили пристально посмотрела на меня, медленно перевела взгляд на мои руки, - вы напрасно волнуетесь. У меня все закончится хорошо.
Почему-то я не верил девушке, в голосе которой звучала полная безвыходность. Не жалел, не сочувствовал, не переживал, но однозначно, не оставался к ней равнодушным. И ждал продолжения?
- Вы, конечно же, хотите узнать, что я нарисовала в ту ночь. ? Она снова улыбнулась. ? Это были руки. Какой-то безумный немец купил у меня эту картину, заплатив громадные по тем временам деньги, почти триста долларов. Я была очень слабой, чтобы порадоваться такой удаче.
В тот же вечер она написала ?Роковую Улыбку?, тем самым, открыв серию картин ?Анатомия души?. Утром снова пришел немец, но уже не один. Переводчик, симпатичный еврей лет 25, удивленно пожимал плечами, когда его подопечный тараторил. Он впервые видел Давида таким эмоциональным, поэтому не успевал переводить и половины сказанного.
- Талантлива, нет, гениальна! Я забираю тебя. У меня своя галерея в Берлине. И в Нью-Йорке. Я сделаю тебя звездой. ? Давид целовал пальцы Лили ? Я целую гениальность. Ты будешь знаменитой и богатой. А вместе с тобой и я. Соглашайся.
Она осталась. Слишком нереальным ей тогда казалась вся эта история.
- Я не привыкла верить в сказки, не факт, что меня не убили бы после первых десяти картин. Пообещав Давиду, что как только я решу проблемы с паспортом, сразу уеду к нему. Я не гордая, деньги, которые он оставил, взяла. Нужны были краски и кисточки. Связь мы поддерживали через переводчика Мишаню.
3
Миша часто заходил к ней, сначала раз в месяц, передавая деньги и слезные просьбы о скорейшем переезде, потом каждые выходные. В одну из таких суббот, снежную и невероятно уютную, он остался до утра. Лил

• 
• 
•