Маруся, 58 - 18 июня 2009 13:34

Для полного уюта в доме нужно тиканье часов». Я не помню, где прочитала эту фразу, не ручаюсь и за ее достоверность – дело было давно. Но она сразу запала мне в душу. Воображение быстро нарисовало мне идиллическую картину – приглушенный свет, уютное кресло, меня с книжкой на коленях, непогоду за окном и мирное тиканье часов – картину, которой, увы, не суждено было сбыться. Мечту я вынашивала четыре месяца, до своего дня рождения. Помню часовой магазин, наполненный отнюдь не тиканьем часов, а шагами и разговорами посетителей. Помню изящные позолоченные часики с кружащимися фигурками и огромные напольные часы с маятником, стоящие на лестничной площадке между первым и вторым этажами магазина. Помню и резкий стук двери, когда мы с мамой, выходя с пустыми руками из магазина, закрыли ее – она словно бурчала «ходят тут всякие». Цены в магазине оказались заоблачными. Часы мы нашли в каком-то магазинчике, торгующим всякой всячиной. Они были бежевыми, с лепниной по краям и с маятником. Я сразу поняла, что это мои часики. «Подумай, – спросила меня мама, – может быть, ты все-таки хочешь куклу?» Она показала на стоящую на соседней витрине куклу. Я посмотрела туда… В августе, когда мне было шесть лет, бабушка водила меня к портнихе – шить школьную форму. Я терпеть не могла и эти походы через весь город, и тесную темную квартиру швеи, где меня ставили на табуретку, напяливали колючее шерстяное платье и там и забывали, уходя на маленькую кухню пить чай и разговаривать. Единственное, что мирило меня с этим – это то, что по дороге мы каждый раз заходили в один небольшой магазинчик. Я не знаю, на что смотрела там бабушка. Лично меня интересовала стеклянная витрина с фарфоровыми куклами возле самого входа. «Та» кукла скромно стояла в углу витрины. И платье у нее было скромным, не очень пышным, серым в коричневую клеточку, совсем не такое, как у ее соседок, разодетых в пышные розовые и голубые наряды с бесконечным количеством оборок. Мне это очень нравилось – чересчур разукрашенные платья всегда напоминали мне горку крема на именинном торте. Но главным в ней были косы. Две длинные каштановые косы до колена пленили меня. На моей голове в то время красовался жесткий сантиметровый ежик, который даже не нужно было расчесывать с утра – бабушка не желала тратить время на мои косы, они появились позже, когда я стала большую часть времени проводить у мамы. Всякий раз, приходя из парикмахерской, я горько плакала перед зеркалом: «Опять постригли, как мальчика!» Уж чего-чего, а мужчиной я быть никогда не хотела. Сильной, равной стать – да, а мальчишкой – увольте! Я всегда, с трех лет гордилась тем, что я – женщина… Я долго стояла перед витриной. Приходила в магазин снова и снова. Даже придумала кукле имя – Тамара. От бабушки я знала, что кукла стоит очень дорого. Шестнадцать гривен – гласил неумолимый ценник под Тамарой… И вот сейчас на витрине стояла Тамара. Ее переодели в дурацкое розовое платье, немного подстригли роскошные косы. А лицо – то же, глаза – те же… Ах, Тамара! Но… как же часы? И потом – я ведь уже взрослая, мне восемь лет... Часы повесили над креслом. Они изумительно вписались в интерьер моей комнаты. Но уютного тиканья от них я так и не дождалась. Это странные часы – их я слышу только тогда, когда в доме что-нибудь не так. Задержится ли на роботе мама, или случится неприятность в школе, или будет еще что-то такое – просыпаются часы и принимаются отмерять тяжелые минуты. И я всегда поднимаю глаза и слежу за их маятником. Туда-сюда, от шкафа к картине, к шкафу, к картине, к шкафу. Ничего. Ничего страшного. Часы стараются утешить меня. Пожалуй, у них это выходит. И не нужно мне уюта – ведь в любом горе у меня перед глазами их маятник. Маятник, отсчитывающий время. А время, как известно, лечит все. *** И вообще, с часами у меня особые отношения. Часы я люблю любые, кроме наручных. И мне всегда, даже ночью, нужно точно знать, сколько сейчас времени. Правда это знание не мешает мне быть ужасно непунктуальной – я опаздываю в принципе всюду, куда можно опоздать, сама не понимая, как это у меня выходит. И еще я помню, как давно, в детстве помогли мне часы. Тоже с маятником, старые, еще прабабушкины… Случилось это на моих первых каникулах, когда я приехала к бабушке. Я помню, каким чудесным, теплым и солнечным было то лето. Помню, как я радовалась – и солнцу, и лету, и сумке с книжками, приехавшей вместе со мной… И абсолютно не помню, почему меня повели к окулисту. Да, уже тогда у меня был «минус», но маленький, родители об этом знали. И я до сих пор не понимаю, почему бабушка решила, что «если немедленно не заняться моими глазами, я скоро стану слепой». Так или иначе, но через день меня записали на все лето в дневной стационар и запретили читать. Лечение состояло из одной, на мой взгляд, абсолютно бесполезной процедуры – нужно было в специальных очках смотреть на таблицу с буквами и стараться увидеть строчки все ниже. «Ну, я не вижу этого! Ну, как я могу увидеть?» – шептала я бабушке. И снова, и снова отвечала: «Не вижу» на вопрос окулиста: «Что это за буква». И поправляла на носу сползающую большую и тяжелую оправу – эта привычка так и осталась у меня с тех пор. И сидела в кабинете час… два… три… А на улице сияло солнце. Пылились где-то спрятанные книги. Смеялись какие-то дети. Именно в том кабинете я поняла, что значат слова: «жизнь проходит мимо». Я терпела полтора месяца. Не плакала. Не жаловалась маме. Послушно ходила в больницу. Правда стала тише, разлюбила бегать и смеяться, разлюбила солнце. А потом внезапно поняла: все! Больше я не могу. И не хочу. И не буду. Чего я должна бояться? …Таблицу я выучила за два дня. И на третий бодро прочитала окулисту невидимую строчку. Потом еще одну. пр�

• 
• 
•