Анна, 51 - 27 июля 2009 13:15

А у Ани не складывалось. Встречавшиеся ей на пути объекты оказывались сплошь предметами, а душу приложить было не к чему. Некое смутно-тревожное – или обнадеживающее – предчувствие иногда расцветало в ней, но с годами все реже и тише. Аня как бы привыкла к внешней пустоте, как бы приняв решение не изливать в нее свое внутреннее содержимое. Она стала часто бывать на даче – кроме нее там, по-видимому, уже давно никто не бывал: ссорящиеся стороны отвлеклись от спорного участка, и он весь зарос крапивой и одуванчиками. Яблоки со старых яблонь уже никто не собирал, и они время от времени с глухим стуком падали в густую траву. Но клубника еще вызревала.
Аня подняла с земли яблоко и ласково покатала, погрела его в руках – к саду подкрадывалась осень, и к вечеру заметно похолодало. Она случайно взглянула на соседскую половину, и ей примерещился шестилетний темноволосый мальчик, сидящий в одиночестве на полуразвалившемся крыльце. Внешняя пустота, не упустив момента, тут же потрогала ледяными пальцами теплое внутреннее содержимое. Аня поежилась и пошла запирать дом.
Мише очень не хотелось ехать на дачу – он берег свою внутреннюю пустоту. Но мать очень просила его забрать какие-то страшно необходимые ей вещи; умоляла так, словно без них она лишилась бы самой себя. Миша молча кивнул, но отложил поездку почти на неделю. Сейчас, сидя за рулем своей «пятерки», он глядел только вперед, на дорогу, и не думал. И не чувствовал.
Аня шла к электричке. Она несла в небольшой корзинке клубнику, она не торопилась – не знала расписания. Смутное вдруг снова расцвело, причем сильнее, чем обычно, и у нее ёкнуло сердце. Ехавшая ей навстречу машина медленно затормозила в нескольких метрах от нее и совсем остановилась.
Аня невольно взглянула на сидящего за рулем мужчину, и он ей кого-то напомнил. Крупный, немного сутулый, темноволосый (она подошла ближе), с больными глазами всеми брошенного мадагаскарского лемура-альбиноса.
- Миша?..
Миша молча вышел из машины. Наверное, Аня изменилась за все эти годы, но он сразу узнал ее, еще издалека, и наполнился ею. Знакомая страшная боль притянула его к земле, и если б он мог, он бы лег прямо на пыльную дорогу, и подтянул бы колени к подбородку, и зажал бы обеими руками солнечное сплетение. И сохранил бы ее в себе еще на несколько лет.
Ане было неловко. Она вполне понимала его молчание и непроницаемость его глаз – она давно стала ему чужой.
- Хочешь? – она машинально протянула ему корзинку с клубникой.
Он взглянул в корзинку и поморщился, а когда вновь поднял глаза на Аню, она невольно попятилась и сказала:
- Ну, до свидания тогда… Всего тебе хорошего, Миша.
Она кивнула ему и прошла немного вперед, но затем остановилась и обернулась, словно ее потянули за невидимые, но очень прочные нити.
Он сел в машину и прижал руку к животу, но утишить боль не смог. Минуту он силился очнуться от бушевавшего во всем его теле муторного кошмара, но потом сдался, повернул ключ зажигания и вдавил педаль газа в пол.
Аню пронзила догадка – мадагаскарский лемур-альбинос задумал спуститься с дерева. А его семья ушла так далеко, что не услышит, как он позовет ее. Она бросилась вслед «пятерке», которая с визгом скрылась за поворотом.
Он не собирался покончить с собой – во-первых, он как-то и не думал об этом, а во-вторых, если б и думал, не стал бы пугать Аню. Просто он хотел, чтобы боль ушла.
Ей показалось, что она не добежала до того места, где стояла врезавшаяся в фонарный столб Мишина «пятерка», а просто оказалась там – как и другие, невесть откуда взявшиеся люди, а перед ее глазами маленький белый лемур, вскрикнув, падал и падал с дерева.
Миша сидел, согнувшись, правая сторона его лица была залита кровью.
Он еще успел позвать их, но они были далеко. Если бы его услышали вовремя, если бы подоспели …
Я ушла слишком далеко, вдруг подумала Аня.
Или?..
Двое крепких мужчин вытащили Мишу из его машины и усадили на переднее пассажирское сиденье к какому-то добровольцу, вызвавшемуся отвезти его в ближайшую больницу. Сама не понимая, как и почему, Аня оказалась на заднем сиденье той же машины.
Водитель гнал по пустой прямой трассе. Она застыла, вжавшись в спинку сиденья, и смотрела на Мишу. Он сидел молча, очень прямо, но вдруг, неспокойно задвигавшись, повернулся влево.
Когда лемур-альбинос упал, он еще некоторое время был жив, но помощь была слишком далеко…
Подавшись вперед, Аня обеими руками вцепилась в переднее сиденье и мысленно сказала Мише: «Я здесь».
Он прижался здоровой щекой к ее холодным пальцам и ответил:
- Тогда все хорошо.
Это не было надеждой. Он точно знал, что очень скоро сможет обнять ее по праву, и что он обязательно вернет ей ту дикую судорогу, которой она его наградила когда-то. Он был так в этом уверен, что ему захотелось блаженно зажмуриться, но он побоялся напугать Аню…Или спугнуть.
А в ней плескалось нечто, готовое вот-вот хлынуть через край.
- Я очень люблю тебя, – сказала она, и страшно удивилась. Она вдруг перестала бояться за Мишу – он перестал быть больным мадагаскарским лемуром-альбиносом. Ей вдруг нестерпимо захотелось, чтобы Миша ее обнял. По-настоящему.
- Я знаю – ответил он, по-прежнему прижимаясь щекой к ее теплеющим рукам.
Внутреннее содержимое продолжало плескать через край:
- Я совсем не могу без тебя.
- Я знаю, - спокойно ответил он, и лениво прислушался: боли не было.
На этот раз помощь подоспела вовремя.
Только мы никогда не узнаем, кому она была нужнее.

• 
• 
•