Анна, 51 - 27 июля 2009 13:16

И он начал отвечать ей – он прижимался губами к ее щеке неуверенно, неумело – в семье его не целовали, его кормили и пытались сделать таким, как все. Он научился обнимать ее в ответ – неуверенно, словно его руки были деревянными, и их дергали за некие невидимые нити. Аня говорила ему – пойди собери клубники и поешь. Он, не понимая, как это – ослушаться ее – шел к зеленым грядкам, и, сорвав одну ягоду, мял ее пальцами. И красный сочащийся комок казался ему кусочком его собственного сердца.
Он научился думать о ней – сперва как о некоем явлении, пахнущем конфетами и дарящем странные эмоции и ощущения – тепло, веру, надежду.
Затем – как о той, из кого и состоит его жизнь.
Потом он вырос, а она, не заметив этого, продолжала видеть в нем белого мадагаскарского лемура.
Однажды они лежали рядышком на стареньком диване перед телевизором на втором этаже ее старенького дома, и ей показалось, что он слишком печален. Она снова стала тискать и зацеловывать его, и случайно поцеловала его в губы.
Его тело ответило столь мучительной судорогой, что он чуть не потерял сознание, но он так боялся оттолкнуть ее от себя, что сумел скрыть и это.
Школу Миша заканчивал экстерном. В те годы Аня уже почти никогда к нему не приезжала.
Оно и понятно, у нее была своя жизнь – Аня как бы влюбилась, но, хоть знаки внимания от своего предмета принимала и, в свою очередь, их ему оказывала, чувств своих открывала, держалась сдержанно. Предмет поглядел-поглядел на холодную Аню, почесал в затылке, да и нашел другой объект. Аня сперва не поверила, затем удивилась, потом перепугалась и побежала к предмету признаваться в любви. Предмет выслушал, снова почесал в затылке и признался: мол, знай я раньше, тогда бы… Но теперь… Короче, оказалось, его объект забеременела, а он, как частный человек, ребенка бросать не хочет, поэтому они уже расписались. А через год уезжают на пмж в Америку. (Так они и сделали, и, кстати, вскоре объект предмета бросила, забрала ребенка и пол его московской квартиры, и вернулась в родной Обнинск. Объект же быстро нашел себе в Америке жену из русских, родил себе новых детей и перебрался в Австралию. Ну да бог с ними.)
Аня плакала и как бы страдала года два, и ей было не до лемура-альбиноса. Отболев, она вспомнила о нем и позвонила его родителям.
Оказалось, что те, так и не научившись гордиться сыном здесь, отослали его в престижный колледж в Англию, куда, кстати говоря, его взяли на стипендию, найдя в парне потрясающие способности к математике.
Аня порадовалась за Мишу, потом слегка взгрустнула, вспомнив, как обнимала его, и как он, обмирая, деревянно обнимал ее в ответ. Однако долго грустить ей было некогда – Ане надо было начинать все сначала. Она пошла жить дальше.
А Миша существовал в Англии. Математика вовсе не занимала его – он просто по просьбе потрясенных преподавателей находил решение там, где его прежде никто не находил, доказывал прежде недоказанное, испепеляемый взглядами соучеников, ненавидимый ими белый больной мадагаскарский лемур. Он все делал молча и неохотно, не включаясь в процесс, не влипая в густую жизнь, что неудержимой воронкой закручивалась вокруг него. Он не думал об Ане – он каждую секунду умирал без нее. Он безропотно смирился с ее отсутствием, просто иногда ему становилось особенно больно – так больно, что он ложился на койку, подтягивая колени к подбородку и обеими руками зажимал солнечное сплетение, откуда из него вытекала Аня. А он хотел задержать ее в себе.
Но рано или поздно все заканчивается – такова жизнь. И Аня вытекла, оставив внутри страшную пустоту, и пребывание Миши в Англии подошло к концу. Он вернулся в столицу, чьи институты уже землю рыли в нетерпеливом желании заполучить его к себе. Он принял первое попавшееся предложение, сразу стал руководителем какой-то там лаборатории, и ходил туда каждый день, и со временем стал казаться окружающим похожим на нормального человека.

• 
• 
•